К публикации 15 юношеских стихотворений Иосифа Уткина
Анна Трушкина,
критик, поэт, литературовед,
кандидат филологических наук
Материалы, которые публикуются сегодня в «Первоцвете», имеют непростую и довольно любопытную историю. Я обнаружила их в семейном архиве после смерти моего отца Василия Прокопьевича Трушкина (1921—1996), профессора ИГУ, критика и литературоведа, всю жизнь профессионально занимавшегося историей литературы Сибири. Можно предположить, что это перепечатка оригинальной уткинской рукописи, сделанная в 20—30-х годах. Впервые об этих стихах упоминается в книге В.П. Трушкина «Литературный Иркутск» (Иркутск: Восточно-Сибирское книжное издательство, 1981): «Автору этих строк посчастливилось обнаружить в бумагах, оставшихся после смерти преподавателя Иркутского университета Л.Г. Михалковича, целый ряд интереснейших материалов о литературной жизни Иркутска предреволюционной поры и первых лет революции. В частности, у него сохранилась… машинописная копия книги стихов Сергея Алякринского «Кактус», цикл «Стихов о России» Игоря Славнина, ранние стихи поэтов-илховцев: Джека Алтаузена, Иосифа Уткина, Валерия Друзина».
Василий Прокопьевич вел переписку и лично дружил со многими тогда еще здравствующими литераторами — участниками литературной жизни 20-х годов, в том числе с поэтом Михаилом Скуратовым (1903—1989) и Валерием Друзиным (1903—1980), профессором, заведующим кафедрой советской литературы в Литературном институте им. Горького. Они, как Иосиф Уткин и Джек Алтаузен, в юности были илховцами (ИЛХО — Иркутское литературно-художественное объединение, оформившееся в начале 1923 года при Иркутском госуниверситете и газете «Власть труда»). В 60-х — начале 70-х Трушкин работал над докторской диссертацией о сибирском литпроцессе, и Скуратов и Друзин делились с ним драгоценными подробностями поэтической жизни Иркутска ушедших лет (сейчас эта переписка находится в Музее истории города Иркутска). Вероятно, в это время Трушкин и получил в свое распоряжение архив Михалковича с редкими бумагами.
Лев Георгиевич Михалкович был сотрудником научной библиотеки иркутского университета. Вместе со своим коллегой Марком Константиновичем Азадовским они курировали молодых поэтов, знакомили их с образцами классической литературы, а те платили им уважением и преданностью. В редком фонде научной библиотеки есть экземпляр сборника илховцев «Май» с теплой дарственной надписью: «Уважаемому учителю Льву Георгиевичу Михалковичу. Искренне преданные Валерий Друзин, Джек Алтаузен. Иркутск, 30/IV—1923».
О Льве Георгиевиче известно немного. Есть только биографическая справка из Книги памяти Иркутской области: «Родился в 1880 г., Минская губерния, белорус, образование среднее, беспартийный. Арестован 2 сентября 1937 г. 14 ноября 1937 г. обвинен по статье 58-1а УК РСФСР «Измена Родине». Расстрелян 25 ноября 1937 г. Место захоронения — г. Иркутск. Реабилитирован 25 октября 1957 г. военным трибуналом ЗабВО».
Пользуясь случаем, хочется почтить память этого человека, много сделавшего для молодых иркутских поэтов. Лев Георгиевич с большим интересом следил за их успехами и хранил у себя подаренные рукописи. Трудно сказать, где они находились с 1937-го до начала 70-х годов — до того как попали к Трушкину. Вероятно, все же у Валерия Друзина, который и передал их исследователю.
Несмотря на популярность Иосифа Уткина и множество переизданий его книг, юношеские стихи поэта никогда нигде не публиковались. По общепринятому мнению советского литературоведения, Иосиф Павлович сразу начал с лирики, посвященной Гражданской войне и строительству новой жизни. Но сохранившиеся ранние опыты показывают, что это не так. Романтика дальних стран, экзотика, морские приключения, жгучие любовные страсти — вот куда хочется убежать, о чем хочется писать юному поэту, хоть и имеющему уже за плечами опыт войны и гибели близких людей. Ориентирами начинающему автору служат не революционные современники и не авангардисты типа Маяковского (время подражания ему придет позднее), а русские модернисты.
До Сибири модные литературные веяния доходили с опозданием в несколько лет, и именно в начале 20-х годов иркутян охватывает сильное увлечение символизмом и акмеизмом со своим специфическим наивно-романтическим оттенком, которое в столичных городах уже давно схлынуло. В голодном послевоенном Иркутске 1920 года создается модернистское объединение «Барка поэтов» (Василий Преловский, Виктор Блюменфельд, Михаил Имрей, Сергей Алякринский, Ельпидифор Титов, Андрей Шостакович, Игорь Славнин, Нина Подгоричани, Нина Хабиас, Александр Мейсельман и др.), члены которого увлечены описанием жизни маркизов и графов, вызывающей эротикой, эпатажным богоборчеством или иными формами эскапизма. Неспокойная реальность попадает в их лирику крайне редко. Иосиф Уткин с удовольствием посещает эти собрания и пробует писать стихи в том же ключе. Поэты «Барки» приобщают малообразованного юношу к секретам стихосложения, знакомят с разнообразием поэтических приемов. По первым стихам заметно, что юный Иосиф внимательно читает Александра Блока, Николая Гумилева, Александра Вертинского, Игоря Северянина.
Еще один соратник по ИЛХО Василий Томский вспоминал, как Уткин защищал свои странные на тот момент поэтические пристрастия: «Большинство илховцев… относились к Вертинскому и Игорю Северянину отрицательно, даже враждебно.
И вдруг Иосиф в нашей среде обронил однажды:
— Любим мы, други, с маху дегтем мазать, перечеркивать имена и все, что этими именами подписано… Вот и Вертинский да Северянин — ручаться могу, что к ним еще будут возвращаться и изучать, находить в них то, мимо чего мы теперь проходим с презрением.
Как бомба разорвалась. Оригинальничанье, говорили одни; близорукость и политическая незрелость, пробовали разъяснить другие».
Да, следует признать, что чудом дошедшие до нас стихи 1922—1923 годов, написанные 19-летним юношей, несовершенны и подражательны, с частыми сбоями ритма и неловкими лексическими оборотами. Вполне объяснимо, почему сам автор впоследствии никогда про них не вспоминал. Не обнародовал он их и по идейным соображениям: не пристало комсомольскому поэту писать про амазонок и роковые кинжалы. Но самое главное — здесь слишком много чужого и еще совсем нет или очень мало реального Уткина-человека. Он появится в более зрелых стихах, в «Повести о рыжем Мотэле». А ранние опыты — свидетельство ученичества. В большей степени они — объект для изучения истории литературы, чем достояние искусства. Но этим они и интересны. Любопытно узнать, с чего начинается поэт, как он «ставит руку», с каких строчек старших берет пример.
Материалы Уткина хранились в архиве вместе с машинописью ранних стихов Валерия Друзина (сейчас, как и стихи Уткина, переданы в дар Иркутской областной юношеской библиотеке им. И.П. Уткина). Судьба ранних стихов Джека Алтаузена, упоминаемых Трушкиным, неизвестна, в архиве их не обнаружено. Возможно, он передал их кому-то на хранение.
Пометки, исправляющие опечатки, вероятно, сделаны рукой (и шариковой ручкой, которая стала общедоступной лишь в 70-х) Валерия Друзина. Сами стихи напечатаны без соблюдения правил пунктуации, в нескольких случаях печатавший допустил ошибки, и это ошибки явно не авторские. В настоящем издании они исправлены, тексты по возможности даются в соответствии с современной орфографией и пунктуацией. На первом листе дата написания и пометка рукой Трушкина: «Уже здесь напевность, мелодичность, что показательно для зрелого Уткина».
«Мать» — единственное ранее печатавшееся стихотворение. Оно было опубликовано в журнале «Красные зори» в 1923 году, а также в сборнике И. Уткина «Комсомольская песня» (Иркутск: Восточно-Сибирское книжное издательство, 1973). «Голубой домик», «Крузо» и отрывки еще из трех стихотворений процитированы Трушкиным в книге «Литературный Иркутск». «Корсар» включен в подборку к моей статье об Уткине в газете «Зеленая лампа» (Иркутск, 2001).
Другие произведения (всего в подборке 15 стихов на 14 машинописных листах) до настоящего времени не были обнародованы. Полностью рукопись сохранившихся юношеских стихов не была опубликована ни разу. Это их первый выход к широкому читателю.
