В санбате
На носилках из шинели
Одиноко мне и жутко.
Изумленно шепчут ели:
«Неужели это Уткин?!»
Гимнастерки не по росту
Надо мной глаза склонили…
Удивленно смотрят сестры:
«Уткин, милый… Это вы ли?!»
И опять шинель — как лодка.
Я плыву куда-то… это
Сестры грустные в пилотках
На руках несут поэта!
И от слез теплее глазу.
И тоска меня минует:
Сколько рук прекрасных — сразу —
За одну найти, больную.
Охота на уток
Одиноко мне и жутко.
Изумленно шепчут ели:
«Неужели это Уткин?!»
Гимнастерки не по росту
Надо мной глаза склонили…
Удивленно смотрят сестры:
«Уткин, милый… Это вы ли?!»
И опять шинель — как лодка.
Я плыву куда-то… это
Сестры грустные в пилотках
На руках несут поэта!
И от слез теплее глазу.
И тоска меня минует:
Сколько рук прекрасных — сразу —
За одну найти, больную.
Охота на уток
Тиха легавая, как мышь,
Крадется… – Пиль! Но кряки чутки;
И, криком огласив камыш,
Обидев суку, смылись утки.
А я, по правде, рад за них,
Я рад тому, что птицы смылись:
Простая радость за родных
И за своих однофамилиц.
Меня и брали на прицел,
И поднимали стойкой сучьей,
И если я остался цел,
То это лишь счастливый случай.
Нет, мне охоты не постичь.
Стрелять учиться слишком поздно!
Не убивать я создан дичь,
А птицам радоваться создан.
И пусть, хозяина кляня,
Мой пес глядит печально в воду.
Что ж критика… она меня
Не понимала сроду!
Зато всё утро, как-никак,
Хотя они давно и смылись,
Я слышу благодарный кряк
Моих живых однофамилиц!
Атака
Красивые, во всем красивом,
Они несли свои тела,
И, дыбя пенистые гривы,
Кусали кони удила.
Еще заря не шла на убыль
И розов был разлив лучей,
И, как заря,
Пылали трубы,
Обняв веселых трубачей.
А впереди,
Как лебедь, тонкий,
Как лебедь, гибкий не в пример,-
На пенящемся арабчонке
Скакал безусый офицер.
И на закат,
На зыбь,
На нивы
Волна звенящая текла...
Красивые, во всем красивом,
Они несли свои тела.
А там, где даль,
Где дубы дремлют,
Стволами разложили медь
Другую любящие землю,
Иную славящие смерть...
Он не был, кажется, испуган,
И ничего он не сказал,
Когда за поворотным кругом
Увидел дым, услышал залп.
Когда, качнувшись к лапам дуба,
Окрасив золотистый кант,-
Такой на редкость белозубый -
Упал передний музыкант.
И только там, в каменоломне,
Он крикнул:
"Ма-а-арш!"-
И побледнел...
Быть может, в этот миг он вспомнил
Всех тех,
Кого забыть хотел.
И кони резко взяли с места,
И снова спутали сердца
Бравурность нежного оркестра
И взвизги хлесткого свинца...
И, как вчера,
Опять синели выси,
И звезды падали
Опять во всех концах,
И только зря
Без марок ждали писем
Старушки в крошечных чепцах.
Крадется… – Пиль! Но кряки чутки;
И, криком огласив камыш,
Обидев суку, смылись утки.
А я, по правде, рад за них,
Я рад тому, что птицы смылись:
Простая радость за родных
И за своих однофамилиц.
Меня и брали на прицел,
И поднимали стойкой сучьей,
И если я остался цел,
То это лишь счастливый случай.
Нет, мне охоты не постичь.
Стрелять учиться слишком поздно!
Не убивать я создан дичь,
А птицам радоваться создан.
И пусть, хозяина кляня,
Мой пес глядит печально в воду.
Что ж критика… она меня
Не понимала сроду!
Зато всё утро, как-никак,
Хотя они давно и смылись,
Я слышу благодарный кряк
Моих живых однофамилиц!
Атака
Красивые, во всем красивом,
Они несли свои тела,
И, дыбя пенистые гривы,
Кусали кони удила.
Еще заря не шла на убыль
И розов был разлив лучей,
И, как заря,
Пылали трубы,
Обняв веселых трубачей.
А впереди,
Как лебедь, тонкий,
Как лебедь, гибкий не в пример,-
На пенящемся арабчонке
Скакал безусый офицер.
И на закат,
На зыбь,
На нивы
Волна звенящая текла...
Красивые, во всем красивом,
Они несли свои тела.
А там, где даль,
Где дубы дремлют,
Стволами разложили медь
Другую любящие землю,
Иную славящие смерть...
Он не был, кажется, испуган,
И ничего он не сказал,
Когда за поворотным кругом
Увидел дым, услышал залп.
Когда, качнувшись к лапам дуба,
Окрасив золотистый кант,-
Такой на редкость белозубый -
Упал передний музыкант.
И только там, в каменоломне,
Он крикнул:
"Ма-а-арш!"-
И побледнел...
Быть может, в этот миг он вспомнил
Всех тех,
Кого забыть хотел.
И кони резко взяли с места,
И снова спутали сердца
Бравурность нежного оркестра
И взвизги хлесткого свинца...
И, как вчера,
Опять синели выси,
И звезды падали
Опять во всех концах,
И только зря
Без марок ждали писем
Старушки в крошечных чепцах.
